Из истории ЭКО в России
|
К сожалению, объем журнала не позволяет полностью опубликовать мемуары Эдуарда Михайловича Китаева — человека, входившего в пионерскую группу ЭКО в России. Мы вынуждены опустить главы, рассказывающие о необыкновенной атмосфере, в которой происходило становление ученого, о тех удивительных людях, которые составляли цвет и гордость науки ушедшей эпохи и с которыми автор был не просто знаком, а тесно соприкасался в течение многих лет. Неповторимое и невозвратимое обаяние времени, когда закладывался фундамент того дела, что составляет сегодня смысл нашей жизни и работы, увы, останется за рамками этой публикации. Мы выражаем Эдуарду Михайловичу глубокую признательность за согласие опубликовать свои воспоминания со значительными купюрами. Очень надеемся, что когда-нибудь у читателей будет возможность ознакомиться с ними целиком.
М.Б. Аншина |
|
Как все начиналось...…
Я вынашивал отдаленные планы очередной диссертационной работы, когда однажды мне позвонил Анатолий Илларионович Никитин и предложил в ближайшее время заехать к нему, — есть, мол, интересный разговор. Он тогда жил за городом в большом деревянном доме, в котором его большая семья занимала первый этаж. Я неоднократно у него бывал и, заинтригованный предстоящим разговором, на следующий же день отправился в Парголово. (...) Мы обычно уходили на природу и, бродя по лесу, обсуждали мировые проблемы. Тогда, в 1973 году, я впервые услышал от него, что директор Института акушерства и гинекологии АМН СССР академик Михаил Андреевич Петров-Маслаков предложил ему заняться проблемой культивирования вне организма половых клеток (яйцеклеток) человека. А пришла эта идея академику после того, как его посетил сотрудник кафедры биохимии Ленинградской Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова, некто А.И. Иванов, давно интересовавшийся проблемами воспроизводства у сельскохозяйственных животных. "Послушай, — сказал мне Никитин, — переходи к нам в Институт, ведь интереснейшее дело можно развернуть". Мне все это показалось очень заманчивым, но уйти из лаборатории профессора Александрова я решился не сразу. Месяца через два после нашего разговора я принес ему заявление с просьбой отпустить меня на "вольные хлеба", что, как мне показалось, явилось для него не очень приятной неожиданностью. Он прямо не уговаривал меня остаться, но нашел какой-то повод задержать в лаборатории еще почти на год. "Ну куда Вы собрались, — говорил мне директор покидаемого мною Института профессор К.Б. Тихонов, подписывая мое заявление, — там же нафталином пахнет и вообще, там нет настоящей науки". Воодушевленный новыми перспективами и обладая самоуверенностью и определен ной независимостью — качествами, которые были присущи большинству сотрудников лаборатории профессора Александрова, — я тогда не обратил никакого внимания на слова К.Б. Тихонова, полагая, что науку делать можно везде. …Директор академического Института акушерства и гинекологии, бывшего Повивального института, расположенного на Васильевском острове напротив Ленинградского университета, в здании, построенном по проекту Л.Н. Бенуа, был одним из выдающихся ученых и руководителей своего времени. Имя М.А. Петрова-Маслакова было широко известно не только в Советском Союзе, но и за рубежом. Он считался замечатель ным акушером-гинекологом, хорошим хирургом и, возглавляя школу отечественных специалистов повивального дела, пользовался всеобщим их уважением. Мне не пришлось долго работать под его началом, но даже за то короткое время пребывания в Институте, когда он оставался еще его директором, я успел почувствовать силу и вес научного авторитета этого человека. М.А. Петров-Маслаков, являя собою пример истинного служения науке, чутко реагировал на появление новых открытий, идей и предложений в различных областях медицинских и биологических знаний. Человек эмоциональный, страстно увлеченный своей работой, он с восторгом оценил перспективы нового направления и, как обычно это было ему свойственно, решил немедленно претворить задуманное в жизнь. Он не долго раздумывал, кому бы поручить это ответственное дело. Из многих молодых ординаторов и аспирантов в Институте, пожалуй, был один, на которого в деле решения трудной задачи, требующей необыкновенной усидчивости, можно было положиться. Этот серьезный, весьма учтивый, молодой ординатор лаборатории патологической анатомии, недавно успешно защитивший кандидатскую диссертацию, по мнению руководителя лаборатории профессора Кулябко, имел неплохие шансы для своей дальнейшей карьеры. И вот однажды Никитин был приглашен в обширный кабинет директора и ему было предложено заняться решением новой проблемы, проблемы, о которой в тогда еще Советском Союзе никто и не помышлял. Произошло это знаменательное событие в начале 70-х годов. Сдерживая внутреннее волнение, как всегда внешне спокойный и собранный, он, сознавая огромные перспективы новой работы, с готовностью согласился приступить к исследованиям. Но для патологоанатома это был настолько новый крен в его научной деятельности, что внедряться в новую область приходилось, по сути, с нуля. Как морфолог Никитин прекрасно разбирался в структурно-функциональных особенностях яичников, но чтобы приступить к серьезной работе по решению задачи, поставленной перед ним академиком Петровым-Маслаковым, необходимо было переворошить ворох литературы, касающейся физиологии и патологии гаметогенеза и воспроизводства. Необходимо было, прежде всего, выяснить каково состояние проблемы в мире, продумать вопросы технического оснащения работы, а кроме того решить множество других вопросов, не совсем (скорее совсем не) четко сформулированных перед молодым ученым. Наконец, с чего-то надо было начинать, ибо долго испытывать терпение высокочтимого шефа было небезопасно, тем более что академик обладал весьма крутым нравом. На первых порах Никитин поставил перед собой простую задачу — попытаться прокульти вировать яйцеклетки человека в лабораторных условиях. Благодаря открытию К. Бэра, человечество уже давно знало, что их можно извлечь из пузырьков на поверхности яичников, которые когда-то французский анатом Ренье де Грааф принимал за зародышевые клетки человека. Сделать это в условиях Института акушерства без наличия соответствующей аппаратуры, да и без элементарных навыков культивирования живых клеток было невозможно. И Никитин обратился за помощью в Институт экспериментальной медицины АМН СССР — в лабораторию эмбриологии и тератологии, которой в то время заведовал блестящий эмбриолог-экспериментатор Андрей Павлович Дыбан, выдающиеся способности которого еще в свое время заметил П.Г. Светлов. Андрей Павлович начинал свою научную карьеру во Львове и, будучи очень энергичным и весьма способным человеком, быстро обратил на себя внимание ведущих ученых. Вскоре П.Г. Светловым он был приглашен в Ленинград. В северной столице он развил бурную научную деятельность, и вскоре руководству ИЭМ стало ясно, что руководить лабораторией эксперимен тальной эмбриологии вместо стареющего П.Г. Светлова может только А.П. Дыбан. Профессор П.Г. Светлов, один из известнейших отечествен ных эмбриологов, вынужден был уйти со своего поста и занять скромное место старшего научного сотрудника в Институте акушерства и гинекологии АМН СССР, где проработал несколько лет. Уважением он пользовался необычайным, и весь этот демарш, увенчавшийся "блестящей" победой Дыбана, не только не прибавил к имиджу последнего авторитета, но произвел на весь ученый мир пренеприятнейшее впечатление, самым существенным образом повлиявшее на дальнейшую карьеру Андрея Павловича. Мне несколько раз приходилось сталкивать ся с Андреем Павловичем непосредственно, и не однажды я присутствовал на его лекциях. Всегда эффектные его выступления не были лишены оттенка самолюбования и позерства. Необычайно увлекающийся человек, он пользовался завидной популярностью у жаждущей знаний молодой аудитории, которая с восторгом слушала его лекции и принимала его пророчества за истину в последней инстанции. Как бы то ни было, но А.П. Дыбан обладал удивительной способностью воодушевлять и вдохновлять коллектив, и под его руководством успешно работала группа молодых и способных учеников, многие из которых и сейчас принадлежат к числу ведущих специалистов в области генетики и эмбриологии. И все же я до сих пор удивляюсь, отчего Никитин не обратился за первой помощью в Институт цитологии, в котором уже тогда имелась специальная аппаратура для поддержания жизнедеятельности клеточных культур и солидный опыт культивирования клеток и тканей. Очень скоро тем не менее ему стало известно, что для того чтобы сохранить ооциты живыми и дать им возможность завершить созревание, необходимо содержать их в подходящей питательной среде при постоянной температуре (не ниже 37°), при высокой влажности (близкой к 100%) и, кроме всего прочего, позаботиться о том, чтобы кислотность среды, во-первых, точно соответствовала параметрам, характеризую щим системы обитания живых организмов, во-вторых, чтобы она не меняла своего исходного значения на протяжении времени культивирова ния. Опытные культуральщики хорошо знают, что половина успеха исследовательской работы зависит прежде всего от того, насколько строго соблюдаются методические условия культивирова ния живых систем. Никитин медленно, но верно постигал азы новой для себя науки и одновременно пытался собрать все имеющиеся в литературе данные, посвященные интересующей его проблеме. Окунувшись в прошлое, он обнаружил, что человек в своем неуемном стремлении познать окружающий его мир давно размышляет об идее создания существа, себе подобного, любым нетрадиционным путем. Образ гомункулуса, например, родился еще в средние века. А насколько поразительно точно предсказал будущие события средневековый таджикский поэт Джами, творивший в XVI веке, в одном из произведений которого есть такие строчки: "Из чресел шаха семя он извлек, питательной средой его облек…"?!. И далее, через сорок семидневий в сосуде, в котором хранилось семя, "дитя явилось чудной красоты". И это в то время, когда ни о каких половых клетках ничего не было известно. Джами, не имея никакого представления о существовании сперматозоидов, в сущности, отразил получившее в дальнейшем широкое распространение представление о том, что будущий организм в его законченном виде уже предсуществует в семени мужчины. Эта идея, позднее названная "преформизмом", долгое время владела умами биологов, пока трудами Каспара Фридриха Вольфа не было доказано, что каждый живой организм начинает свое развитие с одной клетки (теперь мы хорошо это себе представляем — с оплодотворенной яйцеклетки, т.е. зиготы), постепенно формируя свой конечный облик. А поскольку о существовании женских половых клеток долгое время (до открытия Карла Бэра в 1827 году) ничего не было известно, долго полагали, что для появления нового организма достаточно лишь семенной жидкости, в то время как женщине в этом процессе отводилась лишь вспомогательная роль. Такого рода представления еще до сих пор встречаются у народов, стоящих на низкой ступени общественного развития. Зигмунд и Ганзелка, например, в 60-х годах, совершая кругосвет ное путешествие на "Татре" с целью определить надежность поведения машины в различных климатических условиях, натолкнулись на малоизвестные африканские племена, в которых царило глубокое убеждение в том, что для того, чтобы ребенок развивался и рос в утробе матери, супруг не должен прерывать интимных отношений с возлюбленной вплоть до рождения малыша. Реально же с женскими половыми клетками in vitro, прежде всего, с половыми клетками животных, ученые начали забавляться не ранее конца XIX века, т.е. примерно через 50—60 лет после того, как К. Бэр открыл яйцеклетку у млекопитающих. Анализируя многочисленные работы того времени как зарубежных, так и отечественных исследователей, нетрудно себе представить, что большинство из них не имело практически никаких представлений о закономерностях и временных параметрах роста и созревания ооцитов и сперматозоидов в организме. Собственно, никаких данных о закономерностях гаметогенеза у млекопитающих до относительно недавнего времени еще и не существовало. Успеха в решении проблемы оплодотворения ооцитов вне организма, в основном, добивались лишь те, кто использовал уже зрелые половые клетки. О.В. Красовская в России, Пинкус и Энцман в Америке в 30-х годах прошлого столетия таким образом получили потомство у кроликов. В 1932 году американец А. Гаксли опубликовал свою книгу под названием "Прекрасный новый мир", в которой "реально" описал развитие гомункулуса "в пробирке". У нас в стране это его, я бы сказал, мрачное произведение не стало широкодоступным, но этак лет через 35 Советский Союз посетил, как его тогда называли все газеты, "папа Карло", итальянец Карло Петруччо, которому, как он сам утверждал, почти удалось вырастить человечка в искусственно созданных им условиях. Не до живого младенца, конечно, но до довольно поздних стадий, соответствовавших нескольким неделям внутриутроб ного развития. Поездка Петруччо по нашей стране проходила с великой помпой. Всем хотелось послушать о чуде XIX века. Я помню, в Ленинграде седьмая аудитория 1-го медицинского института перед выступлением заграничного гостя была переполнена любопытными, а народ все шел и шел. Понадобилась помощь конной милиции, чтобы кое-как обеспечивать порядок. Все выглядело вполне правдоподобно. Сложная аппаратура, хорошо подобранные питательные среды, наблюдение за развивающимся в темной камере зародышем с помощью инфракрас ных лучей, наконец, киносъемка, позволившая зафиксировать сердцебиение плода — все это поражало воображение и позволяло делать самые фантастические предположения и прогнозы. Мы долгое время находились под впечатлением выступления итальянского ученого и, естественно, сразу же после всего, что увидели и услышали, бросились в библиотеки в попытке отыскать и проштудировать работы этого необыкновенного человека. К нашему великому огорчению в широкодоступных научных журналах никаких работ доктора Петруччо мы не нашли, и лишь после длительных поисков удалось в одном из американских журналов — "Science" отыскать одну его публикацию, из которой уяснить себе какие-либо детали его методики было абсолютно невозможно. Поскольку результатов исследовательской деятельности Петруччо в научной литературе больше не появлялось, нас довольно долго преследовали постепенно нараставшие чувства недоумения и разочарования. Но когда стало очевидным, что некоторые этапы работы Петруччо осуществить in vitro принципиально просто невозможно, наш интерес, да и интерес всего научного мира, к этому, мягко говоря, не очень честному человеку пропал вовсе. По прошествии многих лет я все же иногда вспоминаю то время и ощущение необыкновенного праздника, который нам подарил этот замечательный авантюрист. Меня долго не покидала мысль о том, что может быть Петруччо утаил от мира какие-то секреты своей работы, однако весь последующий опыт работы врачом-репродуктологом убеждает меня в том, что Петруччо до сих пор — это из области фантазии. В начале 40-х годов эксперименты Пинкуса и Энцмана, но уже с половыми клетками человека продолжили гинекологи из Гарварда Рок и Менкин. В то время, когда в России полыхала война, они в течение четырех лет вели работу в США по оплодотворению яйцеклеток человека вне организма. Они даже опубликовали результаты своих исследований, но, не будучи уверенны в том, что получили истинное оплодотворение, отказались от своих, как они сочли, бесполезных усилий. Возобновили же работу американцы по этой проблеме лишь в 1978 году. К этому времени, ко времени опубликования сенсационно го сообщения о рождении первого в мире ребенка, жизнь которого начиналась "в пробирке", в Европе, Америке, Австралии многочисленная армия ученых вплотную приступила к созданию центров, в которых нашли практическое применение достижения английских исследователей и врачей. Повсюду подобного рода центры росли как грибы. Казалось, что становится даже модным испробовать свои силы на этом поприще, и я был необычайно удивлен, когда в каком-то зарубежном романе, опубликованном в журнале "Иностранная литература", прочел однажды, что проблемой оплодотворения ооцитов человека вне организма решил заняться даже знаменитый кардиохирург Кристиан Барнанд. Однако до этого времени было еще далеко…. В 1966 году Эдвардс начал публиковать первые результаты своих опытов. Внимательно следя за его успехами, Никитин понимал, что стратегия мышления Эдвардса не очень отличается от его собственной и что он испытывает примерно те же трудности. Оба в начале своих изысканий начали работать с т.н. "фолликулярными ооцитами" — клетками, которые извлекали из кусочков яичников, полученных в ходе оперативных вмешательств по поводу различных гинекологи ческих заболеваний. (...) Еще Пинкус и Энцман в 1935 году обнаружили, что, если поместить эти клетки в не очень сложную солевую среду и любовно следить за ними в течение 1,5—2 дней, соблюдая определенный режим температуры, что-то с ними происходит. По крайней мере, ядро клетки, которое они называли "зародышевым пузырьком", исчезает, а на одном из ее полюсов появляется маленькая клеточка, которую они назвали "полярным тельцем". Повторить опыты Пинкуса и Энцмана оказалось не так просто. Почему? Дело прежде всего было в том, что специальной аппаратуры для культивирования клеток не было, и долгое время чашки с культурой ооцитов инкубировали в эксикаторе, в этакой двухуровневой посудине с притертой крышкой, на дно которой наливали дистиллированную воду. Эксикатор помещали в обычный термостат, в котором при температуре 37° С он находился двое суток. Не сразу удалось решить проблему сохранения постоянства рН среды. Добавление к культуральной среде кислоты или щелочи было недопустимым, поскольку существенным образом меняло ее свойства. А в открытом пространстве среды, в которые помещают живые объекты, легко защелачиваются в силу их ограниченной буферной емкости. Для того чтобы сохранить постоянным рН среды при длительном культивировании клеточных систем, экспериментаторы давно использовали углекислый газ, который, хорошо растворяясь в водной среде, образует слабую угольную кислоту, легко распадающуюся на составные компоненты — воду и углекислый газ. К тому времени было известно, что воздушная среда, в которой пребывает клеточная культура, должна содержать не менее 5% углекисло го газа, чтобы кислотность питательной среды для клеток оставалась постоянной. Не умея пользоваться газовыми баллонами, в которых СО2 находится под давлением 60—65 атмосфер, в отсутствие специальной аппаратуры Никитин нашел простой выход из положения. Поскольку в выдыхаемом нами воздухе, рассуждал он, содержание углекислого газа составляет примерно 6—8% (не более 12%), достаточно будет внутреннее пространство эксикатора заполнить выдыхаемым воздухом. Опыт показал, что, если затем эксикатор плотно закрыть крышкой и оставить его в термостате на ночь, к утру удается сохранить сносные условия существования культивируемых объектов. С маниакальным упорством Никитин добывал ооциты из кусочков оперированных яичников и дышал, дышал в эксикатор пока, наконец, однажды, зафиксировав и окрасив находившиеся сутки в термостате клеточки, не обнаружил, что на месте растворившегося "зародыше вого пузырька" образовались фигуры, напоминаю щие хромосомы соматических клеток. Они, конечно, существенно отличались от классических картинок митотических хромосом, но, несомненно, это были хромосомы первого деления созревания женских половых клеток. С восторгом дикаря Никитин рассматривал результаты своих усилий, предвкушая, как доложит о полученных результатах академику Петрову-Маслакову, и обдумывал возможный ход развития дальнейших событий. Восторг молодого исследователя разделила вся дыбановская лаборатория. Сбегали в магазин, принесли бутылку шампанского и торжественно отметили это событие в истории страны. В 1971 году Никитин имел возможность увидеть и познакомиться с доктором Эдвардсом, который приехал в Сухуми на международную акушерско-гинекологическую конференцию. По его воспоминаниям, в то время энергичный молодой английский ученый стоял на пороге решения проблемы оплодотворения ооцитов вне организма, поскольку проблема созревания ооцитов в культуре была им практически уже решена. Эдвардс не скрывал, что предвидит большие трудности в работе. "Добиться созревания ооцитов, — говорил он, — это не столь сложно, а вот оплодотворить их и доказать, что произошло истинное оплодотворение — это задача не из легких". Это означало, что предстоит долгая, кропотливая работа. В сущности, работа в ИЭМ'е и опыт доктора Эдвардса на первых порах доказали принципиальную возможность манипуляций с половыми клетками человека вне организма. При этом с одной стороны, стало ясно, что преодолеть все трудности на пути решения поставленной задачи будет возможно лишь при тщательном изучении физиологии роста и созревания половых клеток в яичниках и решении целого ряда технических, лабораторных и клинических проблем, связанных с воспроизводством млекопитающих. С другой — это дало мощный толчок для развития различных областей науки и техники, которые сейчас обеспечивают успешное повсемест ное использование так называемых новых репродуктивных технологий. Прежде всего, это касалось вопроса усовершенствования культуральных сред. В Советском Союзе в то время в большинстве лабораторий использовали отечественные среды, более сложную 199 и среду Игла и менее обогащенную среду — среду Хенкса. В основном их выпускали Свердловский и Московский институты вакцин и сывороток. Московской среде мы доверяли больше, полагая, что она приготовлялась на более качественной воде. И первые опыты шли исключительно на 199 среде. Оглядываясь назад, можно сказать, что на первых порах она вполне устраивала всех. Это потом, с приходом более глубокого понимания физиологии и биохимии размножения клеток, после приобретения опыта работы с половыми клетками человека, стала очевидной необходимость использования специфических сред, скорее не более сложных по составу, а специфиче ских по содержанию тех или иных биологических компонентов, которые существенно влияют на характер поведения клеток при длительном их культивировании в необычной для них среде. Сложную проблему представляла собой необходимость в специфическом оборудовании, которое в СССР не выпускалось. Отечественных термостатов, в камеру которых можно было подавать СО2, не было, а зарубежные приборы стоили дорого и добыть их в нашей стране было очень трудно. Академические институты, занимающиеся решением общебиологических проблем, такие, например, как Институт цитологии, как-то решали эту задачу, но, чтобы работать с ооцитами человека, необходимо было иметь соответствую щее лабораторное оборудование рядом с источником их получения. Извечная проблема денег, конкуренция между различными лабораториями, зависимость от симпатий и антипатий сильных мира сего и масса прочих нюансов, создавали непреодолимые трудности с получением необходимых приборов. Но какие трудности не преодолевали закаленные духом советские люди! Никитин, будучи типичным их представителем, постепенно увлекаясь новой работой, вынужден был успевать делать множество дел. Он заканчивал сбор и обработку материала для своей докторской диссертации, в определенные дни недели проводил несколько часов в ИЭМґе, оформлял бесконечное количество заявок на оборудование и реактивы, не очень надеясь на скорое их получение, и конечно же не забывал утолять свои обширные духовные и прочие разнообразные интересы. Он успешно сочетал свою научную деятельность с деятельностью профсоюзного лидера института, в качестве которого имел возможность пользоваться некоторыми привилегия ми и благами номенклатурной части нашего социалистического общества. Из практических соображений, будучи еще ординатором, он стал членом Коммунистической партии и к моменту моего появления представлял собой достаточно заметную фигуру в Институте. Вдумчивый, серьезный, привлекательный, угодный большинству сотрудников и начальству, успешно делающий карьеру молодой ученый представлял большой соблазн для одиноких и замужних женщин, которых в институте было превеликое множество. И в силу своей душевной щедрости, деликатно сти и врожденной учтивости Никитин старался не огорчать никого своей холодностью и невниманием. Первые успехи в развитии нового направления побудили директора Института создать отдельную группу, чтобы ускорить решение проблемы, интерес к которой вдруг стали проявлять многие ученые в разных концах земного шара. Одним из первых "варягов" в конце 1974 года в работу этой группы влился я. Сначала это была группа в составе лаборатории, изучающей влияние разнообразных внешних факторов на репродуктивную функцию женщины. И поскольку в силу своих научных интересов клиники Института уже давно курировали женское население, занятое на предприятиях резиновой промышлен ности Ленинграда, мы, кроме решения основной задачи, запланировали серию эксперимен тальных исследований по изучению влияния паров бензина на воспроизводительную способность крыс. В конце 1974 года в Бюллетене эксперимен тальной медицины нами были опубликованы первые в СССР результаты изучения характера и динамики созревания вне организма так называемых фолликулярных ооцитов. К тому времени наша группа приобрела самостоятельный статус, нам удалось привезти из Москвы инкубатор СО2 английской фирмы "Flow", для работы в стерильных условиях мы купили пылезащитную камеру отечественного производства, разместили их в отдельной комнате, в которой ужесточили режим асептики и антисептики, и раздумывали о том, как организовать лабораторию недалеко от хирургического отделения. Но, похоже, до этого было еще далеко. Мы, да и доктор Эдвардс тоже, долгое время находились в полной уверенности, что ооциты, извлеченные из кусочков яичников и созревшие в результате 48-часового культивирования вне организма, будут, после их оплодотворения, надежным источником для получения вполне пригодных для пересадки женщине эмбрионов. На первых порах казалось бы чего проще — добавь к созревшей яйцеклетке необходимое количество сперматозоидов, в свое время так поразивших воображение бывшего торговца мануфактурой, разглядывавшего в свой примитивный микроскоп собственную сперму, и жди, когда случится это самое оплодотворение и эмбрион начнет развиваться. Все оказалось не так просто. ...Следить за тем, чтобы оперированные кусочки яичников из хирургического отделения регулярно доставлялись в лабораторию, поручили молодому хирургу Михаилу Павловичу Николайчуку. Несмотря на свою молодость, это был талантливый хирург, большой энтузиаст своего дела, при этом очень скромный и доброжела тельный человек. Недавно поступив в ординатуру на отделение оперативной гинекологии института им. Д.О. Отта, которым заведовал профессор Г.А. Савицкий, он довольно быстро приобрел популярность среди сотрудников отделения и стал кумиром для пациентов. Николайчук не только регулярно доставлял в лабораторию операционный материал, но и охотно помогал Никитину преодолевать постоянно возникающие в его работе трудности. Он, например, предпринимал какие-то попытки модифицировать питательные среды, много времени и усилий потратил на обдумывание и поиски методики обработки сперматозоидов для оплодотворения яйцеклеток, никогда не отказывался поделиться своими жизненными соками, когда возникала проблема получения мужских гамет. И вообще, это был неутомимый, веселый и удобный человек, который со своим легким характером прекрасно дополнял и скрашивал несколько суровый облик Никитина. Поскольку конкретные детали методики использования сперматозоидов в своих публикациях авторы, как правило, умалчивали, приходилось работать по принципу проб и ошибок. И первый опыт по оплодотворению созревших яйцеклеток, в которых Никитин и Николайчук использовали свежую сперму, естественно, оказался неудачным. На следующий день после слияния мужских и женских гамет никаких признаков превращения яйцеклеток в эмбрионы не было заметно. Более того, яйцеклетки, просуществовавшие вместе со сперматозоидами в течение суток, как-то заметно изменили свой внешний вид и более походили на сморщенные комочки. Еще раз тщательно проверили все параметры культивирова ния ооцитов, убедились, что процесс их созревания протекает нормально, повторили опыты несколько раз, все — безрезультатно. И лишь после того, как по совету того же доктора Эдвардса отделили сперматозоиды от семенной плазмы, а затем растворили осадок в новой порции среды, получили взвесь мужских гамет, способных осуществить свою функцию в пробирке. Оказалось, семенная плазма, которая, по сути, является соком предстательной железы, губительно действует на женские половые клетки. (...) Это была одна из первых неожиданностей, с которыми исследователи столкнулись в решении поставлен ной перед ними задачи. Но вот однажды, на следующее утро после добавления к созревшим ооцитам "отмытых" от семенной плазмы сперматозоидов, к своему удивлению Никитин и Николайчук обнаружили, что некоторые яйцеклетки содержат в цитоплазме по два округлых образования, которые, вероятно, решили они, представляют собой женский и мужской пронуклеусы. Действительно, это были женское и мужское ядро, после слияния которых на следующий день яйцеклетка разделилась на два бластомера. Начался новый этап в работе, в ходе которого мы приобрели солидный опыт работы с половыми клетками человека, и, наконец, стали серьезно раздумывать о том моменте, когда можно будет ставить вопрос об использовании метода в клинике. Однако ретроспективный анализ наших успехов и опыт зарубежных исследователей говорил о том, что реальному воплощению идеи использования новых методов в лечении бесплодия обычно предшествует большая и кропотливая работа. Роберт Эдвардс, будучи по образованию физиологом, отлично понимал, что без основатель ных знаний морфологии, физиологии, биохимии и генетики гаметогенеза у человека трудно будет добиться заметных успехов в решении основной задачи, которую он перед собой поставил, а именно, получить нормальные жизнеспособные эмбрионы "в пробирке" для переноса их в полость матки женщины. Поэтому, прежде всего в своей лаборатории он развернул целую серию экспериментальных исследований по изучению структуры и функции яичников, закономерно стей фолликулярного роста, эндокринологиче ском его обеспечении, тщательно изучал цитогенетику процесса созревания гамет как в организме, так и вне его, широко использовал данные электронной микроскопии. В процессе многочисленных опытов с фолликулярными ооцитами у него, а потом и у многих других исследователей, к которым несколько позже присоединились и мы, постепенно стало расти подозрение, что незрелые клетки, полученные из кусочков оперированных яичников, не могут созреть в полной мере при использова нии самых совершенных на тот момент питательных сред. Во-первых, оказалось, что основная их масса не способна завершить процесс созревания и просто погибает в процессе культивирова ния. Во-вторых, не все созревшие яйцеклетки были готовы к оплодотворению. Наконец, немногие из оплодотворенных ооцитов оказывались способны разделиться на несколько бластомеров, т.е. сформировать 4—8-клеточный эмбрион после двух-трех дней пребывания в питательной среде. И последнее, нас никогда не покидало чувство неуверенности в том, что мы имеем дело с истинным оплодотворением, вернее в том, что формирование 4—8—16-клеточного зародыша есть результат проникновения в яйцеклетку спермия. Дело в том, что зрелая яйцеклетка под влиянием разнообразных внешних воздействий (химических, физических, механических) могла начать делиться и без участия сперматозоидов. Это явление — партеногенез — широко распростра нено у представителей низших представителей животного мира. Типичным примером является партеногенез у шелковичного червя, доскональ но изученный Б.Л. Астауровым. Мы знали, что это явление встречается и в ряду позвоночных животных, птиц, например. А после того, как в 1974 году в одном из американских биологиче ских журналов мы прочли работу Абрамчука, в которой он доказывал, что спонтанное дробление зрелой яйцеклетки у макак может наблюдаться до стадии 16-клеточного эмбриона, причем аналогия с нормальным эмбриональным развитием была полная, мы практически были убеждены, что часть созревших вне организма яйцеклеток начинает дробиться спонтанно. Правда, существуют морфологические критерии истинного оплодотворения. Если спустя 6—8 часов после слияния гамет вы видите обломок хвоста спермия в цитоплазме ооцита, и образование одного или двух полярных телец, а несколько позже два ядра — мужской и женский пронуклеусы, вы можете быть уверенны, что сперматозо ид проник в яйцеклетку. Однако не всегда удается четко проследить за появлением всех этих признаков. Очень не просто на живых объектах увидеть хвост сперматозоида, полярное тельце не всегда делится, да и длительное разглядывание под микроскопом живых клеток весьма и весьма нежелательно. Кроме того, нельзя было исключить, что образовавшиеся пронуклеусы есть результат спонтанного деления женского (гиногенез) или мужского (андрогенез) ядра. Наконец, в начале 70-х годов в журнале "Biology Reproduction" была опубликована работа французского биолога Тибо, который на основании своих многочисленных наблюдений предположил, что полноценное оплодотворение извлеченных из яичников половых клеток в искусственных условиях вообще невозможно, так как в процессе их созревания вне организма не образуются некоторые специфические факторы, необходимые для слияния женского и мужского наследственного материала. В то время это объясняло многочисленные трудности, возникшие на пути получения полноценных зародышей человека, обусловленные низкой частотой оплодотворения "фолликулярных" ооцитов. Мы сами долго и мучительно раздумывали, почему из огромной массы созревших вне организма ооцитов лишь немногим более 5% оказываются оплодотворенными после слияния их со сперматозои дами, и какие такие погрешности методики останавливают развитие получаемых нами зародышей на первых этапах их развития. Большую роль в нашем биологическом образовании сыграли теоретические семинары, которые ежегодно устраивала Академия наук СССР, обычно по весне, в подмосковном Звенигороде. Здесь в течение полутора-двух недель работала так называемая "Школа по биологии развития", на которой ведущие специалисты биологических исследовательских институтов страны знакомили с фундаментальными достижениями отечественной и зарубежной биологической науки молодых специалистов, стекающихся в этот небольшой городок со всех концов Советского Союза. Свободная форма общения, удобный случай повстречаться с интересными людьми и обсудить с ними волнующие тебя проблемы, наконец, непосредствен ная возможность просто отдохнуть от повседнев ной институтской суеты, понежиться в сауне с бассейном, покататься на лыжах, а вечером посетить кинозал — все это придавало необычайно привлекательный шарм этим семинарам. Наполненные информацией, после интереснейших выступлений ведущих ученых в области биологии развития, из числа которых я вспоминаю Айзенштадт, Васецкого, Кикнадзе, Дыбана, Геодакяна, очаровательную Семенову-Тяньшаньскую, великолепную Прокофьеву-Бельговскую, львовских специалистов по изучению природы и физико-химических основ мембранного потенциала — всех уже и не вспомнить, — мы обычно уже в сумерках расходились по своим номерам, чтобы отдохнуть перед ужином. А завершался день вечерними посиделками, представлявшими собой этакий светский раут, на котором деловые разговоры перемежались шутками, анекдотами, музыкой и танцами. Ко сну обычно отходили поздно, но ежедневно утром, после завтрака все вновь собирались в конференц-зале, в котором почти до сумерек с перерывом на обед царила деловая, но довольно непринужденная, атмосфера. Лишь в 1981 году мы опубликовали статью, в которой подытожили многолетний опыт работы с фолликулярными ооцитами. На основании собственного опыта, опыта зарубежных ученых и появившихся данных о динамике фолликуляр ного роста в яичниках млекопитающих, включая приматов и человека, мы пришли к окончательному заключению. Стало ясно, что в ходе формирования гамет основная масса половых клеток в силу физиологических закономерностей постепенно подвергается обратному развитию. Связано это с определенным характером гормональной регуляции деятельности половых желез у женщин, о чем подробно можно узнать из книги А.В. Балахонова "Преодоление бесплодия". Поэтому большинство ооцитов, извлеченных из оперированных яичников, уже имеют, как правило, определенные признаки повреждения, каждый из них — больше или меньше, но в целом мы имеем дело с "вымирающей" популяцией. Интересно, что когда-то, еще в 1897 году русский врач В.С. Груздев пытался использовать в качестве гамет ооциты, извлеченные из полостных фолликулов яичников, и тоже высказал предположение, что вероятность их оплодотворения зависит от размеров фолликула (т.е., как мы теперь говорим, от степени зрелости заключенной в нем яйцеклетки). Имея в виду тот факт, что недостаточность представлений о закономерно стях фолликулярного роста в то время затрудняла понимание и трактовку результатов работы с половыми клетками, нельзя не оценить прозорливость русского ученого, интуитивно пришедшего к выводу, определившему кардинальное направление развития идеи о необходимости использования в клинике экстракорпорального оплодотворения зрелых ооцитов. Эдвардс, конечно, ничего не знал о работах Груздева, но, вероятно, именно те же соображения, в конце концов, привели его к глубокому убеждению, что, для того чтобы получить полноценные жизнеспособные эмбрионы в пробирке, необходимо работать с яйцеклетками, которые процесс своего созревания полностью завершают в организме женщины. Забегая вперед, замечу, что в наше время уже научились созревать в искусственных условиях ооциты из фолликулов, которые сам организм еще не отобрал для утилизации, однако до сих пор обеспечить полноценное созревание таких ооцитов вне организма представляет большие трудности. В 1968 году Эдвардс повстречался с молодым энергичным гинекологом Патриком Стептоу, который разрабатывал и пытался внедрить в клинику новый метод диагностики и лечения гинекологических заболеваний — метод лапароскопии. Возникла мысль использовать этот метод для получения зрелых яйцеклеток, не прибегая к лапаротомии. Эдвардса эта мысль воодушевила, и с тех самых пор врач и физиолог были неразлучны. Метод же лапароскопии постепенно прочно вошел в арсенал абдоминальной хирургии. Продолжение следует.… Э.М. Китаев |